|
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
VII
Когда Юлиан спускался из Константинова атриума по ступеням широкой лестницы, направляясь для жертвоприношения в маленький, находившийся по соседству с дворцом, храм богини Счастья, Тихо подошел к нему седовласый, сгорбленный халкедонский епископ, Марис. Глаза у Мариса вытекли от старости; мальчик-поводырь вел слепца за руку.
Лестница выходила на площадь Августейон; внизу собралась толпа. Властным движением руки остановив императора, заговорил епископ старческим голосом, твердым и ясным:
- Внимайте, народы, племена, языки, люди всякого возраста, все, сколько есть теперь и сколько будет на Земле! Внимайте мне. Высшие Силы, ангелы, которыми скоро совершено будет истребление мучителя! Не царь Амморейский низложится, не Ог, царь Васанский [335], но Змий, Отступник, Великий Ум, мятежный Ассириянин, общий враг и противник, на земле творивший много неистовств, и в высоту говоривший. Слыши небо и внуши земле! И ты внимай пророчеству моему, кесарь, ибо сам Бог говорит тебе ныне устами моими. Слово Господне сжигает сердце мое - и не могу молчать. Дни твои сочтены. Вот еще немного - и погибнешь, исчезнешь, как прах, взметаемый вихрем, как роса, как свист пущенной стрелы, как удар грома, как быстролетная молния. Источник Кастальский [336] умолкнет навеки, - пройдут и посмеются над ним. Аполлон станет опять безгласным идолом, Дафнэ [337] - деревом, оплакиваемым в басне, - и порастут могильною травой низвергнутые храмы. О, мерзость Сеннахеримова! [338] Так вещаем мы, галилеяне, люди презренные, поклоняющиеся Распятому, ученики рыбаков капернаумских и сами - невежды; мы, изнуренные постами, полумертвые, напрасно бодрствующие и пустословящие во время всеночных бдений, и однако же, низлагающие вас: "Где суть книжники, где суть совопросники века сего?" [339] Заимствую сию победную песнь от одного из наших немудрых. Подай сюда свои царские и софистические речи, свои неотразимые силлогизмы и энтимемы! [340] Посмотрим, как и у нас говорят неученые рыбари. Да воспоет со дерзновением Давид, который таинственными камнями низложил надменного Голиафа, победил многих кротостью и духовным сладкозвучием исцелял Саула [341], мучимого злым духом. Благодарим тебя. Господи! Ныне очищается Церковь Твоя гонением. Се, грядет Жених! [342] Мудрые девы, возжгите светильники! Иерея облеките в великий и нескверный хитон, - во Христа наше одеяние брачное!
Последние слова он произнес нараспев, как слова богослужения. Потрясенная толпа ответила ему гулом одобрения. Кто-то воскликнул:
- Аминь!
Император выслушал до конца длинную речь с невозмутимым хладнокровием, как будто дело шло вовсе не о нем; только в углах губ выступала иногда усмешка.
- Ты кончил, старик? - спросил он спокойно. - Вот мои руки, мучители! Вяжите! Ведите на смерть! Господи! приемлю венец!
Епископ поднял тусклые слепые глаза к небу.
- Не думаешь ли ты, добрый человек, что я поведу тебя на смерть? - произнес Юлиан. - Ошибаешься. Я отпущу тебя с миром. В душе моей нет злобы против тебя.
- Что это? Что это? О чем он говорит? - спрашивали в толпе.
- Не соблазняй! Не отступлю от Христа! Отыди, враг человеческий! - Палачи, ведите на смерть! Вот я!
- Здесь нет палачей, друг мой. Здесь все такие же добрые люди, как ты. Успокойся! Жизнь скучнее и обыкновеннее, чем ты думаешь. Я слушал тебя с любопытством, как поклонник всякого красноречия, даже галилейского. И чего тут только не было - мерзость Сеннахеримова, и царь Амморейский, и камни Давида, и Голиаф! Нет у вас простоты в речах. Почитайте нашего Демосфена, Платона и в особенности Гомера. Они, в самом деле, просты, как дети, мудры, как боги. Да, поучитесь у них великому спокойствию, галилеяне! Бог - не в бурях, а в тишине [343]. Вот и весь мой урок, вот и вся моя месть - так как ты сам требовал мести.
- Да поразит тебя Господь, богохульник!.. - начал было опять Марис.
- Господь не сделает меня слепым во гневе, а тебя зрячим, - возразил Август.
- Благодарю Бога моего за слепоту, - воскликнул старик; - не дает она очам моим видеть окаянное лицо Отступника!
- Сколько злобы, сколько злобы в таком дряхлом теле! Говорите вы все о смирении, о любви, галилеяне, - а какая ненависть в каждом вашем слове! - Я только что вышел из собрания, где братья, во имя Бога, готовы были растерзать друг друга, как звери, и вот теперь ты - со своею необузданной речью. За что такая ненависть? Разве и я не брат ваш? О, если бы ты знал, как в это мгновение безмятежно и благосклонно мое сердце! Я желаю тебе всего доброго и молю олимпийцев, да смягчат они твою жестокую, темную и страдающую душу, слепец. Иди же с миром и помни, что не одни галилеяне умеют прощать.
- Не верьте ему, братья! Это хитрость, обольщение Змия! Видел еси, Господи, как Отступник поносит Тебя, Бога Израилева, - да не премолчиши!
Не обращая более внимания на проклятия старика, Юлиан прошел среди народа в своей простой белой одежде, озаренной солнцем, спокойный и мудрый, как один из древних мужей.
|
